Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы подцепляли железными крючьями каждый карабин, опускали их в кипящее масло, затем вынимали на стол, и тряпками стирали размякшую консервацию. Грустные мысли приходили тогда в голову, и какое-то отчаяние уже владело нами.
Мысленно я уже попрощался с училищем.
Жара стоит на улице, жары еще добавляет кипящее в ванне масло. Мы, потные, чумазые, как черти в аду, уже не первый день е… ся с карабинами.
И тут по дорожке, идущей вокруг стадиона, в широких и коротких брюках, нахмурив кустики черных бровей, короткими шажками к нам приближается….. «Спаситель» собственной персоной, только что Талмуд в руках не держит. Правильно вы подумали, это был майор Сурис. К тому времени он уже, как начальник курса, принял от майора Салина наш курс.
Грозно глянув на этих чумазых «грешников в геенне огненной», он прошел мимо нас, ничего не сказав, только нахмурив и без того торчащие кустистые чёрные брови. На следующий день мы с Саней уже стояли в строю товарищей. Да и карабины как-то внезапно тоже закончились. Так что, мужики, вы и не знали, чьи руки ваше оружие готовили.
Про АКС-47
Потом с этими карабинами мы по отделённо занимались за ангаром УЛО подготовкой к стрельбам. Лежа в сухой, пыльной траве, наводили ствол на условного противника, а командир роты, капитан Скударнов прохаживался рядом, пуская нам в глаза зайчики голенищами своих надраенных «хромачей», и своим пронзительным скрипучим фальцетом командовал: целик – мушка!, целик – мушка!
14-го августа мы приняли присягу. Начался курс молодого бойца. Целыми днями мы маршировали по расквадраченному белой краской плацу, отрабатывая строевой шаг, повороты, отдание чести на месте и движении, выход из строя и возвращение в строй и т. д. Надо сказать, август в тот год стоял жаркий. И вот как-то раз, отработав строевые приемы с оружием, отделение наше по команде Скударнова присело отдохнуть и обсохнуть на побеленный бордюр в тень развесистых старых кленов, а карабины свои мы ровненько уложили перед собой на асфальт плаца.
И тут со стороны штаба училища летит грузовик, как сейчас помню – ЗиЛ-130-й. Выскакивает он с дорожки на плац и, то ли не видя лежащие в тени наши карабины, то ли не успев среагировать, шурует прямо по стволам колесами! Раздается ровный стукоток и стволы наших, уже полюбившихся нам, карабинов загибаются в положение «стрельба из-за угла».
Про начало пути
Стригли нас налысо впервые в бытовке первого этажа. Стриг приглашенный цырульник. Посмотрев на себя в зеркало, мы впервые узнавали, что такое настоящие красивые мужские уши, приставленные к чьей-то уродливой башке. Потом в училищную баню и – прощай, «гражданка». Кто особо ценил свою одежду, мог отправить ее домой, кто-то просто выбросил, кто-то приберег в своем чемодане для будущих самоволок. Прямо там, в бане, выдали комплект новенькой, остро пахнущей незнакомым мануфактурным запахом, формы, и такие же душистые сапоги с портянками (пока еще не душистыми).
Подшивали форму – аж болели подушечки пальцев. Толстые края погон никак не хотели протыкаться иглой без применения наперстка. Белый подворотничок пришивался долго, с многочисленными поправками, но все равно криво, «курица» на рукаве норовила улететь на совсем другой уровень от края рукава.
Часть курса молодого бойца мне пришлось пропустить из-за гайморита. То ли простыл во время памятного ливня в воде, то ли сказалось нервное напряжение при поступлении. Короче, полежал в нашей санчасти недельку. Промыли пазухи носа и всё, больше по жизни он меня не беспокоил.
Каждое утро санитарка скликала нас из коридора – робяты—ы-ы – на завтри-и-и-к!
Потом приходила маленькая, крепенькая врач и заглядывала в нос, непроизвольно прижимаясь ко мне своей высокой, полной грудью, туго обтянутой белоснежным халатом. Мне тоже приходилось после этого туго (кхе – кхе). Ну как можно было не влюбиться в нее на все оставшееся в училище время?
А за окном с плаца доносилось буханье училищного духового оркестра – наши учились ходить строевым шагом в составе роты и курса.
Замком взводом у меня был Вова Кузнецов. Он поступил в училище из армии, как и Чемодан, Саша Жарков, Вовка Корешков, Саня Белан, Наумов, Тихон и другие. Естественно, выучка военная у них у всех уже была на высоте, поэтому и по назначали их на командные должности сразу, образовав костяк и опору для начальника курса.
Я вроде не был расп… яем, но за что получил от Вовки за три месяца первого курса аж ДЕВЯТНАДЦАТЬ нарядов на кухню вне очереди, до сих пор не могу сказать. Конечно, отходить их все я не смог, но именно столько Вовка мне «впаял»!
Это сильно сказалось на учебе. Во-первых, было много незнакомых специальных предметов. Математика началась – «Вышка», сопромат, «тряпки» (материаловедение). На школьной подготовке особо-то не выедешь. А тут после лекций идешь в наряд – сампо пропускаешь, а на следующий день пропускаешь вообще все лекции! Итого вылетает два дня теории. В итоге, несмотря на свою «тяму» и старание, я за математику получил просто трояк за семестр.
Это, кстати, мне потом икнулось на выпуске. После сдачи госов на красный диплом мне и еще паре человек предложили пересдать имеющиеся текущие трояки, и получилась бы золотая медаль. Но я решил закончить с красным. Сейчас не знаю, что с ним, с красным – то, делать, а так бы куда еще и кучу золота девать было?
Но сразу после 19-ти нарядов меня, к моему сильному удивлению, назначили командиром 73-го классного отделения с присвоением звания «младшой..»! Да и с Вовкой мы всю жизнь были в прекрасных отношениях, как в училище, так и после.
Про телевизор
Первая училищная зима была для всех нас очень тяжелой. Для меня же первый курс вообще остался черным пятном, просто провалом в памяти. После эйфории поступления – постоянный жесткий распорядок и различные скотогонки – лекции, наряды, зачеты, работы.
Еще и погода выдалась в ту зиму холодная и снежная. По утрам три круга вокруг училища бегом, потом упражнения на плацу. Никаких скидок! Плевались и кашляли, сопли желто – зелеными предгайморитными пятнами виднелись везде на снегу. После умывания холодной водой часто, вместо зарядки, бросали снег, чистили территорию огромно-го училища. А снегу в ту зиму, первую зиму нашу в училище, выпало бога-а-а-то. Напротив нашей казармы кусты, растущие в сторону бани, были забросаны снегом выше веток. Кинешь лопату вверх на кучу снега, а ветер ее – ф-у-у! – всю назад. И работа насмарку. Приходили с уборки территории, снимали сапоги, а они снимались вместе с портянкой – примерзала портянка к сапогу. Поставишь такую на батарею, она стоит, как носок, потом от тепла размягчается, расправляется и потихоньку ложится, сушится себе дальше. На плацу курс постоит на построении, потом ушел в УЛО – на месте курса про таявшие до асфальта тёмные следы наших ног. Как умудрились не списаться по здоровью уже на первом курсе – загадка.
Телевизор я впервые увидел именно в тот год. Да – да, не надо удивляться! Этот тяжеленный ящик, обтянутый снизу шинельным сукном, а сверху наполненный мастикой для натирания полов, называемый острословной курсантской братией телевизором, за полное размерное сходство с популярным в то время цветным «Рубином», пришлось тоже погонять по полу. Зато полы в расположении курса блестели, как зеркало.
Кровати заправлять – тоже целая наука! Туго натянутое одеяло, спинки кроватей, табуретки ровняли по натянутой ниточке, края одеяла и верх выглаживали перевернутой табуреткой.
А как научились чистить сапоги! После ваксы драили их мокрой щеткой. А, еще лучше, макали ее в снег, и снегом, снегом. До блеска. Некоторые, например, Саня Белан, гладили голенища утюгом и те стояли, как пароходные трубы, идеально ровно. Другие, наоборот, наглаживали утюгом сложную систему складок и сминали по ним голенище в гармошку.
А что такое – записные книжки первокурсника!
Всякие сопливые сентенции заполняли их странички наряду с адресами еще из той, пред училищной, жизни. Например – не гонись за девушкой, как за уходящим трамваем. Помни, что сзади идет другой!
Или – даже если в твоей кабине запахнет цветами с твоей собственной могилы – продолжай тянуть ручку на себя!
А после полётов на втором курсе у оперившихся курсачей появлялась наполненная мудростью и жизненным опытом запись:
Кто видел небо наяву,А не на бумажном фантике,Кто знает, как нас здесь е. ут,Тому не до романтики!И такие перлы:Я на предельном виражеЕго поймал в прицел уже!Но, видит бог, я вспомнил Вас…….!И РУД УБРАЛ на малый газ!!!
Кстати, в этом стихе заложен правильный постулат из динамики полета – на предельном вираже даже на малый газ убирать РУД не надо – чуть прибрал, и уже – кувырк!
- Скитания - Юрий Витальевич Мамлеев - Биографии и Мемуары / Русская классическая проза
- Мадьярские отравительницы. История деревни женщин-убийц - Патти Маккракен - Биографии и Мемуары / Историческая проза / Русская классическая проза
- Неизвестный Камов. гений вертикального взлета - Лидия Кузьмина - Биографии и Мемуары
- Четырехсторонняя оккупация Германии и Австрии. Побежденные страны под управлением военных администраций СССР, Великобритании, США и Франции. 1945–1946 - Майкл Бальфур - Биографии и Мемуары / Исторические приключения / Публицистика
- Как мы пережили войну. Народные истории - Коллектив авторов - Биографии и Мемуары
- Алтарь Отечества. Альманах. Том I - Альманах - Биографии и Мемуары
- Командиры элитных частей СС - Константин Залесский - Биографии и Мемуары
- Карпо Соленик: «Решительно комический талант» - Юрий Владимирович Манн - Биографии и Мемуары
- Фрегат «Паллада» - Гончаров Александрович - Биографии и Мемуары
- Битва за Днепр. 1943 г. - В. Гончаров - Биографии и Мемуары